Женщина Габриэля - Страница 28

— Я не могу назвать вам имя проститутки, — сказала Виктория.

Она больше не могла называть Долли подругой, но не хотела быть ответственной за смерть женщины.

Долли тоже была жертвой обстоятельств.

— Я уже говорил вам, что если она еще не умерла, то сделает это очень скоро. — Лезвие ножа ярко вспыхнуло в его руке. В его длинных, изящных пальцах. — Ее имя будет бесполезным.

Виктория отвела взгляд.

Серебристые глаза в ожидании смотрели на нее.

Он не просил ее помогать ему. Так почему же она чувствовала, будто должна оказывать ему помощь?

— Мужчина, который написал письма… — Виктория облизала верхнюю губу, щелкнув языком. — Он не знает того, кто… оскорбил вас.

— Откуда вам это известно, мадмуазель?

Викторию не обманул вежливый тон Габриэля.

— Я знаю это, потому что он не знает о вас, сэр.

— Много мужчин знают обо мне, мадмуазель, — цинично ответил Габриэль.

— Если бы он знал о вашем доме, сэр, — резко возразила ему Виктория, — он бы не охотился за гувернанткой своих детей.

«Он бы не охотился за гувернанткой своих детей», — прозвенело в ее ушах.

Виктории показалось, что еще немного и последние силы покинут ее. Но что-то удерживало ее на краю, не давая упасть в бездну отчаяния.

Серебристые глаза жестко и непреклонно смотрели на нее.

— Вы либо так глупы, мадмуазель, либо лжете.

Виктория пристально посмотрела на него.

— Я ничем не могу вам помочь, сэр.

Если она назовет ему имя человека, который написал эти письма, мужчина с серебристыми глазами причинит ему вред.

Виктория не хотела, чтобы Габриэль узнал, кем был ее отец.

Она не хотела, чтоб он узнал о ее прошлом.

— Я ничем не могу вам помочь, — повторила она.

— Зато я могу помочь вам, мадмуазель, — шелковым голосом ответил Габриэль.

С едой. Защитой. Работой.

Ее выбор.

Жизнь.

Смерть.

Но какова цена?

Слезы навернулись ей на глаза.

«От изнеможения», — сказала она сама себе.

И знала, что снова солгала.

— Почему вы хотите помочь мне, если я не могу помочь вам? — спокойно спросила Виктория.

Габриэль поднялся. Внезапный скрип кожи.

Ее глаза оказались на одном уровне с его бедрами. Плотно прилегающие черные шелковые брюки не оставляли ни единого шанса усомниться в его принадлежности к мужскому полу.

«Он у вас такой большой, сэр?

— Немногим больше девяти дюймов».

Виктория откинула голову назад.

Серебристые глаза Габриэля мерцали.

— Возможно потому, мадмуазель, что когда-то я так же, как и вы, сказал, что не буду умолять. Возможно, я избавлю вас от этого.

Слишком много боли было в его глазах. Слишком много смерти.

Смеялся ли когда-нибудь этот мужчина, рожденный в трущобах французского города Кале?

— Вы когда-нибудь умоляли женщину о сексуальной разрядке? — спросила Виктория импульсивно.

Воздух в спальне накалился до предела.

— Я — Габриэль, мадмуазель. Я был шлюхой для мужчин, а не женщин.

— Для того чтобы прокормить себя, — твердо ответила Виктория.

— Для того чтобы разбогатеть, — мягко возразил Габриэль. — Иначе как, по-вашему, я смог бы построить этот дом?

Отец Виктории учил ее, что грех уродлив.

Она выглядела уродливо.

Но не было ничего уродливого в Габриэле и в его доме.

Виктория вдруг осознала, что сейчас она находится в гораздо большей опасности, чем когда он поймал ее при обыске содержимого ящиков. Габриэль простит человека, роящегося в его вещах, но не женщину, которая приоткрыла его прошлое.

Он может убить ее ножом, пистолетом, зубной щеткой…

Никто не будет оплакивать смерть Виктории Чайлдерс, одинокой старой девы.

А кто будет скорбеть о Габриэле?

— Вы не ответили на мой вопрос, сэр, — голос Виктории звучал так, словно он шел откуда-то издалека. — Вы не можете ожидать, что я буду отвечать на ваши вопросы, если вы не отвечаете на мои.

На мгновение ей показалось, что Габриэль не ответит, а затем…

— Нет, мадмуазель, я никогда не умолял женщину о сексуальной разрядке.

— А женщина когда-нибудь умоляла вас об этом? — настойчиво спросила Виктория. С громко стучащим сердцем.

Притягательный соблазн секса.

— Да.

— Вы наслаждались этим?

— Да.

— Вы… кричали… в порыве страсти? — спросила Виктория, не способная перестать задавать вопросы.

Желающая знать больше…

О сексе.

О мужчине, которого зовут Габриэль, и о женщине, которую зовут Виктория Чайлдерс.

Она хотела знать, почему именно ее послали к нему.

Секунда медленно тянулась за секундой. Один удар сердца. Три, шесть… девять…

Виктория вся обратилась в слух — мужчины и женщины внутри дома, проезжающий за окном экипаж.

Наконец…

— Нет, мадмуазель, я не кричал в порыве страсти.

Но он дарил наслаждение.

Наслаждение, чтобы возместить то, что он не получал.

Единственными звуками, нарушавшими тишину комнаты, были треск огня, стук сердца Виктории и шепот правды, скрытой за пеленой теней.

— Эти женщины, что умоляли о сексуальной разрядке, были у вас до или после того, как вы… умоляли… о разрядке?

— До.

Викторию приковала к месту опустошенность в глазах Габриэля. Тусклое сияние серых глаз взамен привычного мерцания серебра.

Правда стала медленно доходить до нее.

Она сожалела о своих вопросах, но было слишком поздно что-либо менять.

Правда была ей необходима.

— Прошло четырнадцать лет, восемь месяцев, две недели и шесть дней с того момента, когда я умолял о сексуальной разрядке, мадмуазель. — На мгновение за безупречной маской отчужденности показался мужчина, который желал прикасаться и хотел, чтобы к нему прикасались, который желал держать в объятиях и хотел, чтобы его держали в объятиях. Мужчина, который тотчас же скрылся за привычной маской отчужденной красоты. — С тех пор я не прикасался ни к одной женщине.