Боль на его блестящем от пота лице не давала ей вдохнуть. Удар его тела освободил воздух из ее легких.
Габриэль рывками входил и выходил из нее, привнося с собой плоть, волосы и шерстяные брюки, прошлое и настоящее. Внезапно еще один оргазм пронзил ее тело.
Кто-то закричал. Виктория не знала, кому принадлежит этот голос, ей или Габриэлю. Его сердцебиение принадлежало ей, ее плоть принадлежала ему, оргазм, что пронзил их тела, принадлежал им обоим.
Она знала, что Габриэль почувствовал ее наслаждение. Она знала это, потому что он покинул ее. Ее тело. Ее душу.
Ее кулаки держали смятые покрывала.
Она не дотронулась до его тела, но она прикоснулась к ангелу.
И не знала, простит ли ее Габриэль.
Она сжала закрытые веки и уставилась в темноту за ними, прислушиваясь к приглушенному скрипу его ботинок, пересекающих пол спальни, входящих в ванную…
Ее тело считало проходящие минуты. Она чувствовала пустоту внутри себя, словно Габриэль проделал в ней дыру.
Слабый звук разнесся по воздуху. Габриэль смыл воду в туалете. Тихий щелчок открывающейся двери нарушил тишину комнаты.
Она чувствовала на себе его взгляд. Он был столь же ощутимым, как и пульсирующая глубина ее лона.
— Мэри Торнтон действовала не одна, — сказал Габриэль без всякого выражения. Напряжение вибрировало в его голосе. — Мужчину, который написал письма, зовут Митчелл Делани.
Она не заплачет.
Темнота извивалась под ее веками.
— Я не знаю Митчелла Делани.
— Он знает вас, мадмуазель.
— Меня зовут Виктория, — ответила Виктория. Она наслаждалась, слушая, как Габриэль произносит ее имя. В его устах буква «В» звучала нежной лаской.
Да, мужчина, который написал письма, знал, что она носит шелковые, а не шерстяные панталоны. Он знал, что женщины имеют те же сексуальные желания, что и мужчины.
Но он не знал женщину, которой была Викторией Чайлдерс. А Габриэль знал.
Он прикоснулся к самому сокровенному в ее душе.
Габриэль развернулся и вышел из комнаты.
Габриэль шел по улицам, поворачивал, плутал. Он скользнул в переулок, переждал с другой стороны, приветственно подняв свою серебристую шпагу, вдыхая дымку желтого тумана и биением сердца отмеряя проходящую тишину.
Никто не следовал за ним.
Он сожалел об этом.
Габриэль хотел убить.
Габриэль хотел сбежать от запаха и ощущения Виктории.
Габриэль хотел отрицать то удовольствие, которое она дала ему.
«Я вижу тебя, Габриэль. Когда я кончаю, я вижу тебя».
На секунду — с головкой члена, пульсирующей у входа в ее лоно — он почти поверил, что у него есть душа.
Габриэль заставил себя сконцентрироваться на ночи.
Никто не следовал за ним к городскому дому Торнтонов ни днем, ни ночью. Однако кто-то видел, как мадам Рене входила в его дом.
Кто-то перехватил коробки с одеждой, которые она послала Виктории.
Унылый перестук прервал мысли Габриэля — копыта лошади. Его пульс участился, он подался назад, вглубь переулка.
Приближающийся свет материализовался в фонари коляски. Грохочущий двухколесный экипаж.
Кучер мог направляться в конюшню. Или следить за Габриэлем.
Экипаж растворился в тумане.
Габриэль миновал еще три улицы. Еще несколько кэбов блуждали в тумане раннего утра. Он окликнул третий, встав перед идущей лошадью и схватив кожаный повод.
Лошадь шарахнулась; извозчик выругался.
— Убери руки от моей лошади, ты…
— Я дам два золотых соверена, если подкинешь меня, — тихо сказал Габриэль.
Обычно проезд в кэбе стоил шестипенсовик за милю; соверен был равен двумстам сорока пенсам. Габриэлю не было нужды вглядываться в лицо извозчика, чтобы разглядеть подсчет в его глазах: тот должен был проехать восемьдесят миль, чтобы заработать два соверена.
Габриэль понимал улицы: он понимал мужчин и женщин, работающих на них.
Он не понимал Викторию.
— А куда вы хотите? — осторожно спросил извозчик. — Мне нужно возвращаться в конюшню.
— Недалеко, — услужливо ответил Габриэль. Он жаждал секса, жаждал еще секса. — К клубу «Ста Гиней». Я хочу, чтобы ты медленно кружил по кварталу, пока я не постучу в крышу. Как только я постучу, ты остановишься. Ко мне присоединится другой человек. Он и скажет тебе, куда нас везти.
Извозчику не было нужды спрашивать дорогу к клубу «Ста Гиней». Как и дом Габриэля, это заведение было широко и далеко известным.
— Поеду, если получу золотишко вперед, — хитро сказал извозчик.
Лошадь нервно переступила, чуть не наступив Габриэлю на ногу.
Габриэль быстро успокоил потную лошадь, твердо погладив рукой в перчатке по ее шее. Он вспомнил боль Виктории, когда она сперва принимала его пальцы, а потом — его член. Он вспомнил ее наслаждение, когда она испытывала вызванные им оргазмы и просила еще.
Он знал, что подумал извозчик: он подумал, что Габриэль хочет подцепить мужчину-шлюху.
Его пронзил непривычный гнев, который он подавил.
Мысли не убивали; второй мужчина убивал.
— Я дам тебе один соверен сейчас и второй, когда поездка закончится, — легко ответил Габриэль.
Жадность пересилила моральные сомнения извозчика.
— Залезай, папаша.
В кэбе воняло застарелым сигарным дымом, дешевым джином, старыми духами и потом.
Габриэль смотрел в окно. Уличные фонари боролись с туманом, побеждая на одной улице и проигрывая на другой. Мужчины, женщины и дети возникали из желтой дымки и пропадали в ней.
Он думал о Виктории, одиноко бредущей по улицам. Живущей на улицах. В одиночку.