Теперь в любой момент кэб мог остановиться.
Люди могли ждать за дверью со стороны Джона. Они могли убить Джона и взять Габриэля.
Кэб дернулся и остановился.
Джон натянул свой парик; его бедро, бок, локоть и плечо неизбежно прижались к бедру, боку, руке и плечу Габриэля.
— Хозяйка квартиры не знает, кто я, — сухо сказал он в качестве извинения. — Я предпочел бы, чтобы она думала, что меня навещала женщина.
— Ты знаешь домовладелицу? — спросил Габриэль, надеясь, ради блага Джона, что у них была плотская связь.
Надеясь, что он сможет найти тот покой, которого лишил Габриэля второй мужчина.
— Она вдова. Мы иногда находим утешение друг в друге.
— Найди в ней утешение сегодня ночью, Джон.
Джон не ответил. Нагнувшись вперед, он открыл дверь кэба и встал.
Обернувшись назад, он резко сказал:
— Говорят, что у вас не было женщины почти пятнадцать лет.
— Так говорят, — согласился Габриэль.
Краткая улыбка изогнула его губы. Что думают его работники теперь, когда Виктория попросила коробочку презервативов?
— Кто утешит вас сегодня ночью, Габриэль? — спросил Джон.
Габриэль не мог отогнать образ Виктории, вспыхнувший перед глазами. Виктории, наблюдающей за мужчиной-шлюхой и женщиной через прозрачное зеркало. Виктории, предлагающей Габриэлю прикоснуться к ней.
Он вспомнил груди Виктории, пылающие от наслаждения, когда ее живот сжимался, готовый к оргазму, а разведенные ноги жаждали большего: больше пальцев, больше Габриэля.
— Для некоторых мужчин нет утешения, — коротко ответил он.
Однако Габриэль был утешен.
Мысль о втором мужчине вызвала холодный озноб в его позвоночнике. Если бы он коснулся его теперь…
— Я пошел на это с готовностью, Габриэль. — Голова Джона вырисовывалась силуэтом на фоне мерцающего газового света. — Не вините себя.
Габриэль спрашивал себя, как далеко зашел Джон, чтобы помочь ему. Он предложил единственное утешение, какое мог.
— Я прибавлю тебе денег.
— Нет нужды. — Габриэль не мог видеть выражение лица Джона, но в этом и не было надобности. — Когда вы доберетесь до человека, которого ищете, я куплю ферму. Сегодня я обнаружил, что за последние десять лет вы вернули мне мою человечность. За это я благодарен вам.
А за то, что попросил изобразить шлюху, которой когда-то работал в клубе, Джон никогда не простит Габриэля.
Габриэль вернул Джону человечность лишь затем, чтобы снова отобрать ее.
Кэб качнулся; дверь закрылась.
Габриэль остался один, как он и предпочитал. Не было причины чувствовать, как мрак сдавливает грудь.
Не было причины чувствовать потерю работника.
Габриэль намеренно помогал мужчинам и женщинам, не имеющих иного выбора, кроме воровства или проституции, найти работу, более подходящую их нуждам. Он возьмет другого человека и найдет замену.
Он должен быть рад уходу Джона. Габриэль не был рад.
Второй мужчина систематически разрушал новую жизнь Габриэля так же, как разрушил старую.
Но он дал ему женщину. И Габриэль все еще не знал почему.
Виктория вслепую наблюдала, как Габриэль открыл большой шкаф, видя мысленным взглядом то, что слышала. Тишина забила ее уши. Открылся и закрылся ящик. Открылся и закрылся второй ящик. Открылся третий ящик.
Она представляла содержимое каждого ящика.
Она видела его нижнее белье, касалась его шерстяных кальсон — прекрасной шерсти, мягкой как шелк, — смотрела на пистолет и нож, утонувшие в груде накрахмаленных белых льняных рубашек.
Третий ящик закрылся.
По шелесту закрывающейся двери Виктория поняла, что Габриэль вышел.
Она спрашивала себя, сколько сейчас времени.
Она спрашивала себя, когда Габриэль простит ее. И сразу поняла, что он не простит ее, пока не простит себя.
Виктория спрашивала себя, что она будет ощущать после потери девственности; теперь она знала. Она ощущала пустоту.
Она открыла глаза и уставилась на черную яму, которая была потолком: мысленным взглядом она снова видела блеск белой эмалевой краски и пот, заливавший лицо Габриэля, словно слезы.
Виктория узнала прикосновения Габриэля. Она никогда не будет полной без них.
Приподняв ноги над кроватью, Виктория села.
И сморщилась.
Она чувствовала себя так, словно в ней была пробита дыра.
Она чувствовала себя так, словно ее сердце было вырвано из груди.
Она не просила этого… Писем. Боли.
Наслаждения.
Виктория прошла в ванную. И вспомнила…
«Я замерзла. Мне кажется, что я никогда больше не смогу согреться».
Габриэль согрел ее, сначала одеждой, а потом своими пальцем, губами, языком, bite.
Виктория ступила в медную ванну. И вспомнила…
«Душ для печени»… Он нужен не для того, чтобы массировать печень?
— Нет.
— Этот душ возбуждает мужчин?
— Не в такой степени, как женщин.
Виктория встала под поток обжигающе-горячей воды. И вспомнила…
«Я помню, как в первый раз увидел женщин вот так.
— Что ты подумал, когда увидел ее… вот так?
— Я подумал, что если у мужчины есть душа, она находится в женщине».
Виктория намылилась. И вспомнила… каждое место, которого коснулся Габриэль. Ее губ. Языка. Щеки. Грудей.
Клитора…
При воспоминании клитор Виктории запульсировал.
Пульсировал ли при воспоминаниях Габриэль?
Ее половые губы набухли; они излучали жар. Он назвал ее влагалище portail.
«Мне нравится, как ты произносишь моё имя.